Лидия Графова: Фазиль Абдулович, когда вы еще были депутатом горбачевского съезда, мы делали с вами беседу о совете мудрецов. Вы тогда выдвигали весьма наивную идею о создании некого надправительственного совета из безукоризненно честных авторитетных людей, которые будут насаждать в обществе и во власти законы совести.

Фазиль Искандер: Я и сейчас думаю, что совесть - самое главное. Мы вслед за Марксом заблудились, считая, что экономика это базис, а все остальное - надстройка. Тысячелетний опыт человечества, все религии мира утверждают, что как раз наоборот: именно совесть - базис, а экономика - одна из важнейших надстроек. Вот та же рыночная экономика, она может хорошо работать при более или менее здоровом состоянии базиса. А экономика без базиса совести - это зверинец с открытыми клетками, что мы и видим сегодня у нас.

Нас ждут трагические неудачи, пока мы не осознаем, что фундаментом человеческой жизни и целого государства является совесть. Разбуженная совесть - самый грандиозный источник человеческой энергии.

Графова: Раньше говорили: по закону и по совести. Теперь про совесть уже как-то и не принято говорить.

Искандер: Если бы самые идеальные законы автоматически ограничивали аморальные поступки человека, от этого могла бы захиреть совесть, разгруженная законами. И не устремится ли тогда бессовестность человека в такие области, куда не может проникнуть никакой закон?

Мы знаем, что отдельные люди поддаются воспитанию, но человечество в целом не воспитуемо. Божественный парадокс существования состоит в том, что мы, зная, что человечество не воспитуемо, должны жить так, как будто оно воспитуемо. Иначе наступит хаос.

В Евангелии Христос проявляет несвойственное ему беспокойство, когда видит в людях недостаток веры. Он как бы заранее подозревает, что эта человеческая слабость может оказаться роковой.

Графова: Вы говорите об энергии разбуженной совести, но как и кто ее может разбудить?

Искандер: Воля к добру заставляет знакомые слова сверкать заново, а вот то, что мы часто слышим от высокопоставленных чиновников, звучит вяло и неаппетитно. Слушая такие речи, не только человек, даже котенок не спрыгнет с табуретки. Гумилев писал, как "дурно пахнут мертвые слова". А живые слова, способные разбудить чью-то спящую совесть, может и должна, конечно, сказать интеллигенция. Настоящий интеллигент - это человек, для которого духовные ценности обладают материальной убедительностью, а материальные ценности достаточно призрачны.

Интеллигентного человека бывает легко обмануть и ограбить в жизни, но настолько же трудно его ограбить в духовном отношении. Потеряв многое, почти все, культурный человек по сравнению с обычным оказывается крепче в сопротивлении жизненным обстоятельствам. Богатства свои он хранит не в кубышке, а в Банке Мирового Духа. И, многое потеряв, он может сказать, да и говорит себе: я ведь еще могу слушать Бетховена, перечитать Пушкина и Толстого - значит, далеко не все потеряно.

Сохранить чистоту своей совести при советской власти было легче, чем сегодня. Тогда зло было с достаточно четко очерченными границами. Если ты вопреки своей совести переходил эти границы, то ты знал, что делал. Это было свободным проявлением твоей личной воли и потому не слишком страшно.

Сегодняшнее зло расплывчато и потому страшней. Что будет со страной, что будет с нами - никто не знает. При советской власти была уверенность, что хуже не будет. Сейчас такой уверенности нет. Советская власть, загнав нас в яму, тем самым оградила нас от пропасти.

Вербовка в органы большого количества людей развращала население и заставляла многих бояться друг друга. Это и нужно было тоталитарному государству. Один мой лихой знакомый рассказывал, что когда его начали вербовать, он согласился, но потребовал, чтобы ему ежемесячно платили довольно большие деньги. Его безболезненно прогнали. Может быть, решили, что он уже достаточно развращен.

Когда стена коммунизма обрушилась, коммунисты сначала растерялись, потом взяли себя в руки, надели на себя спецовки демократов и стали руководить очистительными работами: "Вот эти обломки в эту кучу. А эти обломки мы будем продавать, и не ваше дело, кому и за сколько мы их продадим. Это наши обломки". И люди стали покорно разносить обломки стены. И никто не обратил внимания, что обломки, которые сваливались в кучу, все больше и больше напоминают новую стену. Стену несвободы.

Сегодня некоторые крупные чиновники, когда их видишь по телевизору, невольно выдают свою уголовную сущность. Походка, рукопожатие, поцелуи, улыбки. Они по ту сторону закона и каждым движением как бы выражают свою тайную иронию над побежденным законом, а дополнительно еще и радуются, что эта их ирония, насмешка над нами не ловится законом: вот видишь, а ничего ведь не докажешь.

Графова: Герои ваших книг такие естественные, свободные люди. Как бы вы определили, что такое свободный человек?

Искандер: Свободный человек - это человек, чуткий к свободе другого, и потому он свободно и непринужденно самоограничивается. Понять свободу, как вещь для собственного потребления - все равно, что сказать: "Я щедрый человек. Я хорошо угостил себя".

Ну а мой Чегем - это тоска по цельной жизни и по цельным характерам. Обломки этой цельной патриархальной жизни я еще застал в своем чегемском детстве. Из них я строил свой литературный дом. Юмор, ирония, сатира, лирика и сама правда, даже в ее высшем смысле, для меня имеют значение только тогда, когда поднимают и укрепляют дух человека. Похожая мысль есть у Мандельштама. Он говорит: если поэзия не лечит, значит, это не поэзия. Ничто так не радует, как если ты вдруг узнаешь, что твою заветную мысль уже высказал другой. Значит, она объективна.

Графова: С каким желанием вы садитесь за письменный стол?

Искандер: Творческий аппетит приходит ко мне только тогда, когда я в том или ином сюжете нахожу угол сопротивления распаду. В остальных случаях писать мне лень. К лепету многих литературных новаций отношусь скептически. Думаю, что воля к добру и разуму должна господствовать над любым жизненным абсурдом. Нельзя забывать афоризм Шопенгауэра: кто ясно мыслит, тот ясно излагает.

Графова: Вы упомянули Шопенгауэра, а мне вспомнились ваши интересные рассуждения о Ницше.

Искандер: Вот представим, что знаменитое изречение Ницше: падающего толкни - стало бы государственным законом. Скольких не падающих толкали бы... "Он же не падал, почему ты его толкнул?" - "А мне показалось, что он падает". Марксизм, в сущности, и есть ницшеанство, только без его поэзии. В роли сверхчеловека выступает диктатор. Его главный лозунг: вокруг нас враждебное окружение, мы должны толкнуть их. И толкали как могли. В результате развалились сами, причем без всякого внешнего толчка. Это лишний раз напоминает нам о том, что каждый человек и каждое общество прежде всего должны быть озабочены собственной устойчивостью. Сосредоточившись на мысли о чужой неустойчивости, и отдельный человек, и общество невольно забывают о собственной устойчивости.

Графова: Сегодня идет много споров о том, можно ли было сохранить Советский Союз...

Искандер: Распад Союза я считаю огромной трагедией - распалась по-живому реально существовавшая человеческая общность. Вот сын недавно меня спросил, испытывал ли я дискомфорт из-за того, что отношусь, как теперь считается, к "лицам кавказской национальности". Да никогда раньше у нас таких глупостей не было!

Графова: Если у вас мать абхазка, отец перс, то вы - кто?

Искандер: Я - безусловно русский писатель, много воспевавший Абхазию. По-абхазски я, к сожалению, не написал ничего. Выбор русской культуры для меня был однозначен. Наша классическая литература признана всем миром как самая совестливая. Мы редко задумываемся над тем, что это же настоящее чудо: за каких-то 70 лет - с 1820-го (начало зрелости Пушкина) до 1890-го (зрелость Чехова) - в России была создана поистине великая литература. Европейской культуре на подобный процесс понадобилось почти 500 лет. "Война и мир" и "Братья Карамазовы" - это не только непревзойденные художественные образцы, в них - суть тысячелетней христианской цивилизации.

Графова: Так что же теперь случилось с советской дружбой народов?

Искандер: Неумение народа ладить с другим народом есть продолжение неумения ладить человека с человеком. Да что тут винить народ! Нет предела подлости той интеллигенции, которая не только не способствует смягчению нравов, развитию народной самоиронии, а нагло зарабатывает дешевую популярность, разжигая националистические страсти.

Определить национальный характер бывает не под силу даже величайшим умам. Но чем примитивней человек, тем он пристальней разбирается в "чистоте" крови. Хочется что ли скинуть на предков свои обиды и неудачи? А ведь в сущности национальных характеров нет, есть национально окрашенные добродетели и пороки. Иногда они так густо окрашены, что действительно кажутся национальными характерами.

Вообще-то национальный гений обладает парадоксальным свойством. Как французы повлияли на Пушкина - мы знаем. Как Шиллер повлиял на Достоевского - мы знаем. Как Достоевский повлиял на всю новейшую мировую литературу - мы знаем. Но вот ведь что выясняется: предварительным условием углубленного национального самосознания является знание чужого, прививка чужого. То, что либеральная политика (мысль о сближении народов) стремится доказать риторически, культура на практике уже давно доказала.

Графова: Вы говорите о взаимообогащении культур, но сегодня во многих европейских странах паника: политика мультикультурализма, считается, провалилась. Особенно накалились страсти в Германии.

Искандер: Думаю, в Германии эти страсти скоро остынут. Как раз Германия имеет очень сильную прививку против национализма. После поражения в войне Германии повезло с условиями для покаяния. Нация, считавшая себя непобедимой высшей расой, потерпела полный крах. В условиях чудовищной наглядности этого краха - развалины тысяч городов, голод, миллионы убитых и искалеченных - происходило покаяние. Немцы опомнились: так это мы непобедимая высшая раса? Такой расы нет и не может быть. Мы должны возвращаться, склонив повинно головы, в семью человечества. Происходило действительное всенародное покаяние. К тому же Германии повезло с Аденауэром и блестящими экономистами. Впрочем, просто ли повезло? Скорее всего, чудо экономического возрождения ФРГ стало следствием покаяния. Та самая энергия разбуженной совести.

У нашей же страны не было таких наглядных признаков краха. Жить при советской власти было трудновато, но ведь и всегда было трудновато. Крах СССР был психологическим шоком для правящей номенклатуры. Власти, конечно, видели, что система исчерпала себя, не работает, но были бессильны что-то исправить. А вот народу это приближение трагедии было почти незаметно. Психологический крах у народа наступил давно, простые люди привыкли к безнадежности, отчаялись. И народ подлечивался водкой. Знаете, вся Россия - это пьющий Гамлет. И бессмысленно было упрекать советского человека: вот ты верил в коммунизм, а теперь, видишь, что получилось. Он же мог ответить: да я в коммунизм давно не верю, если и верил когда-то, то совсем чуть. Так в чем же нам каяться? К общенародному покаянию приходят или при чудовищной наглядности наделанных бед, или при достаточно чуткой религиозной культуре. Чтобы каяться в безбожии, нужна ведь искра божья, а где ее взять?

Графова: А сегодня вместо покаяния больше половины населения нашей страны одобряют лозунг "Россия для русских".

Искандер: По-моему, патриотизм - это театр, где вход без билетов. И у каждого зрителя есть шанс стать актером. Одни именно по этим причинам бегут туда, а другие именно по этим причинам смущаются и проходят мимо.

Современное человечество болеет многими болезнями, и одна из эпидемий - национальный вопрос. Вот смешной эпизод: мой немецкий переводчик, прочитав "Сандро из Чегема", вдруг спросил: "Эндурцы - это евреи?" Я даже растерялся от недоумения, но потом оказалось, что этот вопрос возбуждает любопытство разных народов. А ведь эндурцев и кенгурцев я придумал еще в детском саду. Мой любимый дядя хохотал над моими рисунками, где я изображал бесконечное сражение двух придуманных племен. Потом любимый дядя погиб в Магадане, а эти придуманные народы всплыли в романе как названия двух районов Абхазии. Впрочем, поиски и выявление среди людей "эндурцев" и есть первый признак самих эндурцев. Позднейший лозунг: "Эндурское - значит отличное!" - ко мне никакого отношения не имеет.

Графова: Получается, "эндурцами" могут быть представители любой нации?

Искандер: "Эндурцы" - это и наш предрассудок (чужие), и образ дурной цивилизации, делающей нас чужими самим себе. Однажды мы можем проснуться, а кругом одни "эндурцы". Правда, из этого не следует, что мы не должны просыпаться. А следует, что просыпаться надо вовремя.

О жизни

Фазиль Абдулович Искандер родился 6 марта 1929 г. в Сухуми. Окончив русскую школу с золотой медалью, поступил в московский Библиотечный институт, после 3-го курса перевелся в Литературный институт им. М. Горького. Два года работал журналистом в Брянске и Курске. В 1955 г. стал редактором в абхазском отделении Госиздата. В 1960-м переехал в Москву и начал писать прозу. Печатался в журналах "Юность" и "Новый мир", где в 1966 г. была опубликована повесть "Созвездие Козлотура". С этого и началась широкая известность писателя.

Главные книги Искандера написаны в своеобразном жанре: роман-эпопея "Сандро из Чегема", эпос о детстве "Приключения Чика", повесть-притча "Кролики и удавы", повесть-диалог "Думающий о России и американец". А также популярны повести "Человек и его окрестности", "Школьный вальс, или Энергия стыда", "Поэт" и другие.

Искандер женат, имеет двоих детей.

О любви

Минувшим летом у Фазиля Искандера и его жены и музы Антонины была золотая свадьба. Никакого торжества тогда не устраивали - в августе, как известно, Москва задыхалась от дыма бушующих вокруг пожаров. Зато теперь появился прекрасный повод для праздника: только что вышла книга "Снег и виноград". Два автора, и оба - Искандеры. Диалог в стихах, конечно, о любви, но не только. Уникальность книги в том, что Антонина Хлебникова-Искандер, всю жизнь, оказывается, писавшая хорошие стихи, впервые решается выйти с ними к людям. Публикуем два стихотворения из этой книги, презентация которой состоится 9 марта в Москве в музее А.С. Пушкина.

Фазиль Искандер

Ночной пир на развалинах диоскурии

А.Х.

Обжор и опивал

Достойная опора,

Я тоже обладал

Здоровьем горлодера.

Я тоже пировал

При сборище и зелье,

Где каждый убивал

Старинное веселье.

В непрочности всего,

Что прочным предрекалось,

Одно твое лицо,

Как пламя, подымалось.

Полуночной судьбы

Набросок в лихорадке,

И линия губы

Как бы прикус мулатки.

В непрочности всего

Несбыточного, что ли,

Вовек одно лицо

Пульсирует от боли.

И потому его

На дьявольскую прочность

В непрочности всего

Пытает червоточность.

И потому у губ

Так скорбны эти складки,

Но потому и люб

Твой пламень без оглядки.

Пусть обескровлен пир

От долгих посиделок,

И плотно стынет жир

Предутренних тарелок...

И страшен, невпопад

Трезвеющий Иуда,

Его далекий взгляд

Откуда-то оттуда...

И все-таки, клянусь,

Мы сожалеть не будем,

Что нас подводит вкус

От голода по людям.

Ты слышишь чистый звук

За окнами простертый?

Крик петуха, мой друг,

Но этот город мертвый...

Крик петуха, мой друг,

Под млечным коромыслом,

Где тонет всякий звук,

Не дотянув до смысла.

Антонина Хлебникова (Искандер)

Твоя бессонница

Диптих

1.

Гремящая, громящая

Бессонница твоя.

Бог помочь! - Я, держащая

Частицу бытия -

Как средство во спасение

Таблеток смесь в горсти -

И свет успокоения,

И, Господи, спаси.

2.

Его душа полна настолько,

В ней так от слов и мыслей тесно -

Не ясно мне, порой, насколько

Моё присутствие уместно.

Но все сомнения мельчают:

Над ним Дамоклов меч иль молот -

Бессонницы. Он день не чает

Прожить, кошмаром перемолот.

...Покой душевный - лишь приснится,

Благословенно засыпанье:

Таблетки да врачей старанье,

Чтоб на моём плече забыться.