«Я родился в Варшаве в семье обычных рабочих и шел по обычному пути: школа, техникум, который я окончил по специальности «электронщик». Но по специальности не работал ни дня — все время занимался торговлей. В прошлом я очень ценил деньги. И уже в 19 лет стал торговать на бирже. Как раз в 1991 году в Польше открылась биржа и появились брокерские компании. Смешно вспоминать, как это было. Об интернете никто не знал. Котировки печатались в газетах, а заявки выставлялись по телефону. Каждое утро я звонил в брокерскую компанию и оставлял заявку. Книг по финансам тоже не было. Но рынок рос, и я заработал на этом несколько тысяч долларов — неплохие в те времена деньги. Они мне очень пригодились потом, в России, в 1998 году…

Игра на бирже не требовала много времени, и я стал работать на производстве — сначала простым фасовщиком в чайной компании, через полгода — торговым представителем. Один из моих новых знакомых работал с кондитерской компанией «Лоренц Бальзен». Он как-то предложил мне: «Поедем в Россию, это непочатый край, открытый рынок, у них там ничего нет». И мы поехали. Никакого плана у нас не было, языка не знали, связей — никаких. Это была чистая авантюра. Но все получилось. В 1996 году мы стали продавать в России продукцию «Лоренц Бальзен»: снэки, печенье, вафли. Зарегистрировали фирму, поставили директором русскую женщину и стали возить машинами из Польши продукцию. В Питере перегружали в вагоны и отправляли в регионы.

Otkat и kidalovo

У иностранцев было огромное преимущество. Все магазины, все торговые сети работали за взятки и откаты. Просто иногда это назвалось прямолинейно взяткой, иногда откатом, а иногда более цивильно — «входным бонусом». Я, как иностранец, прикидывался, что ничего не понимаю. «Хорошо, мы не против заплатить вам 2% наличными, но вы поймите, это не наша продукция. Что мы немцам об этом расскажем? Мы заплатим, без проблем, только подскажите, что нам немцам говорить? Где, в каком разделе сметы указать строку otkat?» — наседал я на русского директора. Тот повздыхает, повздыхает и махнет рукой: «А, давайте так». Я думаю, русские просто не хотели терять лицо перед иностранцем. Даже когда стали цивилизованно вести дела, когда стали оформлять договоры, в которых прописывался «входной бонус», это помогало.

Слово kidalovo мы тоже быстро выучили.

Правда, никаких особых ужасов не было. Брали товар с отсрочкой платежа, а платили не через 15 дней, а через полгода и только половину, а то и вовсе не платили. Что ж, мы стали закладывать эти риски в цену продукции.

А потом наступил 1998 год, в России случилась девальвация, и нашей компании срочно понадобились доллары — для расчетов с поставщиками, которые ничего и слышать не хотели о российских проблемах. Тут-то мои деньги и пригодились — я вложил более $10 000 и стал совладельцем компании. Впрочем, бизнесмен из меня был никакой. Тогда такие возможности были! Один мой друг, поляк, ими воспользовался. Он мне говорил: «Хуберт, надо ехать на полигон. Советской армии больше нет, а танки остались». Предлагал пилить их на части, отправлять в Польшу и сдавать на металлолом. У меня были хорошие контакты на железной дороге. Но я не захотел. А он заработал на этом.

В Питере я был довольно состоятельным человеком, с достатком выше среднего уровня — у меня была машина, я купил квартиру, потом еще одну…

Я никогда не работал ради денег. Только ради кайфа, только ради азарта, только потому что интересно.

Но интерес угас. Я ушел из фирмы в 2006 году — понял, что этот этап жизни прошел. В это же время развелся с женой. Стал думать: что делать дальше, как и ради чего строить жизнь. Некоторое время, опять же из интереса, работал таксистом, «бомбил». У таксистов своя мафия, все места распределены и стоят немалых денег. Подходит ко мне на площади Восстания старший — и спрашивает, что я тут делаю, как посмел встать. А потом произносит много интересных слов. И в конце: «Ты что, по-русски не понимаешь?» Я ему честно отвечаю: «Не очень хорошо, я же иностранец». Так и познакомились. Потом оказалось, что у него бабушка из Польши. Опять же — мне многое позволяли, потому что я иностранец. Дали место на Невском проспекте, на площади Восстания. Это было интересное время: знакомился с людьми, познавал их.

Путь к себе

В это же время я начал практиковать медитацию. Вера — это не мой путь. В буддизме ничего не нужно принимать на веру. Буддизм очень похож на бизнес. Можно быть хорошим теоретиком, но не иметь никакого бизнеса. Можно проводить семинары и учить других, как зарабатывать деньги, но самому быть бедным. В религии то же самое. Можно верить, но не уметь этого увидеть, сделать, испытать. А другой может не знать ничего, но чувствовать свое дело.

Бизнес — это практика, это не теория. А буддизм — это практика счастливой жизни. Это путь переживания, а не знание или умение. Если мы практикуем медитацию, если мы развиваем внимательность, осознанность, отпускаем свои желания, то начинаем счастливо жить. Мы управляем бизнесом своей жизни. Я не могу утверждать, я не мирянин, но я верю, что буддийская практика может делать жизнь счастливее во всех сферах — в семье, работе.

Почему я решил стать монахом? Раньше моя жизнь была похожа на серфинг — на гребне волны, быстро, прикольно. Но я решил заняться дайвингом — то же самое, но глубже. Другие эмоции, другие мысли, другие чувства. Буддийская практика — это дайвинг в себя. В 2006-м я нашел через интернет в Питере тайского монаха, который организовал мое пострижение. Стать буддийским монахом несложно и даже удобно — это можно сделать на любой срок. Я в любое время могу снять оранжевую накидку и вернуться в мирскую жизнь.

Последние четыре года я учитель медитационного центра Дипабхаван. Я учу людей, как медитировать, знакомлю с буддийской практикой и принципами, а в конечном счете — с тем, как стать более счастливыми. Чем интересен буддизм? В нем отсутствуют догмы. И каждый может взять то, что считает нужным. Кто-то будет делать медитацию Анапанасати (концентрация и наблюдение за своим дыханием. — Forbes.), кто-то — медитацию любящей доброты, развивать сострадание. Я против того, чтобы люди наклеивали на себя ярлыки — я добрый, я практичный, я христианин, я буддист. Это все делит людей, создает конфликты и в обществе, и внутри человека.

Когда мы практикуем буддизм, мы можем видеть, как исполняется закон каммы (на санскрите это слово звучит как «карма»). Проще говоря, это закон причины и следствия. Он очень простой для понимания. Каждый наш поступок, каждое слово, каждая мысль, намерение и желание обуславливают что-то следующее, что за ними происходит. Все, что мы делаем, оставляет отпечаток на нашем сердце и в нашем уме.

Очень часто бизнес и деньги ожесточают людей, такие люди все меньше обращают внимания на средства, для них важна только цель. И это переходит на семейный и дружеский уровень.

Невозможно в бизнесе быть жестким, а дома — мягким и душевным. В том числе и для таких людей мы проводим у нас в центре ретриты. Наши ученики молчат все семь дней ретрита — разговаривать не разрешается даже на бытовые темы. Кроме того, запрещено пользоваться любыми электронными устройствами (они все сдаются в камеру хранения), читать, делать записи. Эти условия созданы для того, чтобы мы могли посвятить максимум времени изучению себя. Примерно семь часов в день мы медитируем. И потом, когда возвращаемся в свою жизнь, то видим, что следует поменять и улучшить, а от чего следует отказаться. Ретрит — это одновременно и санаторий, и спортзал для души.

Жизнь монаха

Я знаю, что многие говорят о том, что уйти из жизни и стать монахом — это бегство. Но ведь не менять ничего в своей жизни, когда явно назрела необходимость, и по привычке тянуть неинтересную лямку владельца бизнеса — это тоже бегство. Это страх перемен.

У меня нет мечты, нет сбережений, нет мыслей и сожалений о прошлом — и нет планов. Но я уверен, что если захочу, то с легкостью вернусь в мирскую жизнь.

Я не чувствую себя беспомощным. Снова могу заняться торговлей. За все восемь лет монашества был только один момент, минут пятнадцать, когда я размышлял — а не вернуться ли? Но мне интересно продолжать этот путь. Я много медитирую, и это никогда не надоедает.

Я причинил много страданий другим людям. Но не испытываю чувства вины. Потому что оно затягивает нас в прошлое. Я стараюсь развивать чувство ответственности. Я прекрасно понимаю, что настоящее может в любой момент закончиться. У меня есть только сегодняшний день, чтобы практиковать. Только этот ретритный центр, только эти условия, чтобы помогать людям. Возможно, через месяц ничего не будет. Чувство ответственности — это то, что мы можем делать в настоящий момент.

Не думайте, что монахи — это такие отшельники или фанатики. У меня есть друзья-монахи, и мы говорим на обычные темы. В каком монастыре какие правила, где какой настоятель, кто куда ездил. В Таиланде монахи еще говорят о политике, она тут интересная, часто перевороты происходят. Говорим о новых гаджетах, о софте. Монахам часто дарят деньги, и некоторые решают ими пользоваться. А поскольку у нас личных вещей мало и нам ничего особенно и не нужно, мы просто живем, а деньги накапливаются.

Поднакопит монах денег — и покупает ноутбук или какой-нибудь iPhone.

Я, правда, с техникой совсем не дружу, у меня простой ноутбук и телефон, которому уже более восьми лет. У меня есть хобби — люблю играть в шахматы. Иногда, довольно редко, играю онлайн.

Я слышал от учеников, что сейчас в России кризис, многие разоряются. Я не хочу советовать, ведь люди, которые читают Forbes, куда успешнее меня в бизнесе. Мне просто интересен один вопрос. Я знаю, что ни один разумный инвестор не будет вкладывать все деньги в одно предприятие, покупать акции только одной компании. А вот в жизни мы иногда вкладываем весь смысл существования, все эмоции только в одно — например, в свое дело. Почему инвестиции мы диверсифицируем, а жизнь — нет? Жизнь намного важнее бизнеса».