Открытие Кумрана поставило перед философами, теологами и религиоведами необычайно трудные вопросы. Характер и датировка рукописей не оставляли никаких сомнений, что описанная в Евангелиях история рождения, жизни и смерти евангельского Иисуса, но в еще большей мере – доктрина церкви, в лице Кумрана имеют если не конкурента, то во всяком случае более ранний (перво)источник. Желание установить сходство новозаветных Писаний и легенд с чем-либо, в том числе с языческими мифами, – далеко не ново и возникло уже на заре христианской эпохи. Современные религиоведы вслед за авторами II-IV в. н.э. обнаружили поразительную близость евангельского повествования с жизнеописаниями Заратуштры, Кришны, Орфея, Будды, греческого Геракла, Пифагора, Аполлония Тианского и пр. Это оказалось не единственным совпадением, обнаруженным в, казалось бы, совершенно отличных друг от друга традициях. Помимо сходства образов главных героев легенд были найдены общие черты религиозных догматов, культов, ритуалов и т.п. 

В порядке отступления, чтобы не быть неправильно понятыми, поясним наше отношению к слову «миф». Сегодня для многих читателей это слово приобрело негативный, можно сказать «ругательный» оттенок. Действительно, после того как мифологическая школа вывела сокровищницы мудрости древних народов – их Священные Писания и легенды – из фантазий или заблуждений младенческого сознания древних, назвала их мифом, данное имя приобрело характер приговора, жупела. Современный высокобразованный теолог, владеющий к тому же несколькими классическими и современными иностранными языками, почтет за оскорбление причисление основ своей веры к «мифу» – т.е. плоду примитивного мышления. Правда, он же вполне легко согласится с мифологической концепцией, когда речь зайдет о чужих религиях. Но необходимо отличать обывательское (повседневное) значение термина «миф» от научного. А.Ф.Лосев обращал внимание, что, строго говоря, любое представление человека об окружающей действительности отличается от неё самой и в этом смысле оно – мифологично; таковы представления в науке, искусстве, религии, философии и т.д.

Поэтому говоря о многообразных формах мифа, необходимо разделять первичный уровень мифа и вторичный, подобно тому, как существует первичная и вторичная эволюция человеческих обществ. Мы исходим из того, и данный взгляд является основополагающим при нашем исследовании, что первичная духовная человеческая эволюция питается или проистекает от, назовем его, Сверхдуховного Источника, тогда как вторичная духовная эволюция (или, точнее – инволюция) является боковой второстепенной дорогой отдельных не показательных человеческих сообществ (деградировавшие племена Африки, Амазонии и т.п.). Соответственно, то, что говорится в мифологической школе о мифе как о «чувстве, в котором не содержится ничего абстрактного», «ничего познавательного», которое «полно чудесного, волшебного, фантастического», – всё это в полной мере имеет отношение исключительно ко вторичной эволюции (инволюции) общественного сознания. Примером такой примитивизации является и огрубление первоначальных высоких образов в каждой религии, тяга обыденного сознания к идолопоклонству и пустому неосмысленному или фантасмагоричному ритуализму. Против такого «мифа» выступал Платон, критикуя Гомера и Гесиода, которые по его мнению профанировали высокие понятия и от басен которых молодые люди напитывались непочтением к священным образам. Но не так обстоит дело у истоков зарождения Великих Учений и первоначальных форм религии. Для этого чистого источника понятие мифа или аллегории приобретает совершенно иной смысл: это – сакральный язык, на котором в зашифрованном виде излагаются величайшие откровения.

Христос Пантократор. Мозаика в южной галерее собора св. Софии в Константинополе

Можно до бесконечности перечислять параллели внешних обрядов и культов, легенд о рождении Героев и Спасителей, их крестном пути и пр. Названная сюжетная близость мифологий народов мира и мировых религий вызывает раздражение даже у именитых современных религиоведов, поскольку своей универсальностью разрушает любые популярные схемы спонтанного происхождения религий. Но в еще более неблагоприятном положении оказываются апологеты церкви, которые любые сравнения биографии Иисуса Христа с прочими жизнеописаниями воспринимают исключительно как кощунство и покушение на церковную историю о жизни Спасителя. Отечественные защитники церковного образа Христа иногда уверяют, что все подобные сравнения ложны, что это плод советской атеистической пропаганды, что мол «наука это давно преодолела». Но интересно, как можно преодолеть текстуальное и содержательное сходство многих фрагментов Евангелия с более ранними “языческими” произведениями? Атеисты были врагами церкви (или, вернее, засилья церковников) и благодаря им мы узнали о многих фактах, скрывавшихся и уничтожавшихся ревнителями церковных догматов. К тому же, первыми критиками Писания в Европе оказались вовсе не атеисты (в общепринятом смысле этого слова), а протестантские теологи. Итак, факт остается фактом, что бы об этом ни говорили апологеты церкви: евангельский образ Спасителя подобен образам аналогичных божественных воплощений из иных традиций, возникших  з а д о л г о  д о  христианства.

Но в таком случае как объяснить это сходство “языческих” и христианских образов? Должны ли мы в связи с обнаружением такого подобия по-прежнему считать евангельского Иисуса Христа историческим лицом, или же он – миф, аллегория?

Многие религиоведы, отмечая тождественность центральных религиозных образов у совершенно различных народов, сходство преданий, созданных в далеко отстоящие друг от друга эпохи, и учитывая, что христианство возникло как одна из наиболее поздних религий, приняли на вооружение так называемую мифологическую концепцию, объясняющую евангельского Христа как миф, воспринявший элементы известных у других народов сказаний. О том, что мифологическая школа отрицала Христа (Логоса) как такового, можно, конечно, высказать только глубокое сожаление. Но в части научного опровержения измышлений об “исторических” свидетельствах о Боге-человеке, свидетельств, сооруженных мифотворцами церкви, мифологическая школа в основном была совершенно права.

Уже в первые века христианства, богословы церкви, под напором античной критики, вынуждены были давать хоть какое-то объяснение изобличительному факту сходства. Наиболее по солдатски прямолинейным оказался комментарий раннехристанского апологета Иустина. Пораженный тождественностью жизнеописания Христа с языческими преданиями, Иустин смог это объяснить только следующим: «дьявол, с целью посеять сомнения среди верующих, задолго до рождения Христа преподал язычникам все эти вещи». Позже, отцы-иезуиты были не столь опрометчивы, как Иустин, и заявили, что все подобные легенды язычники украли (!) у христиан. Данное обвинение современными археологическими и палеографическими исследованиями было легко опровергнуто, но до сих пор церковь относит факт подобия либо к проискам дьявола, либо к воровству язычников у христиан. Но наиболее философски искушенные теологи заняли компромиссную позицию: Бог был настолько милосерден и милостлив к язычникам, что наделил их духом прорицания о грядущем явлении палестинского Христа, что язычники и выразили в своих легендах.

Любопытную теорию объяснения факта схожести рассматриваемых нами мифов предложил в конце XIX века Н.А.Морозов, а вслед ему, уже в наше время, подключив “математический” аппарат и компьютерные технологии устремилась целая группа современных ученых, возглавляемая академиком-математиком А.Т.Фоменко. Возможно, хорошие математики, но явно не историки, факт совпадения мифов и имен персонажей технократично и прямолинейно объяснили тем, что это было ОДНО событие, датируемое, ни много ни мало, XI-XII вв. н.э. и фальсифицированное впоследствии апологетами всех религий! То, что в XIX в. в области биологии изобразили вульгарные материалисты (Бюхнер и Молешотт), то в области истории в конце XX веке постаралась совершить группа Фоменко. И в том и другом случае суть проблемы заключалась не в прикладной области, павшей жертвой чудовищных препараций, а в основе основ – в понимании того, что есть духовное и каково его отношение к так называемому материальному. До тех пор, пока наука, в том числе и историческая, не определит место духовного в мироздании, пока не будет заполнена зияющая пропасть между рациональным и иррациональным, наукой и религией, до тех пор будут продолжаться попытки объяснить жизнь, историю и Писания посредством фикций и суррогатов.

Конечно, все вышеназванные объяснения феномена сходства наводят честного исследователя на крамольную мысль о том, что той совокупности событий (т.е. исключительно  в о  в с е х  и х  подробностях и деталях), которые описаны в Евангелиях, скорее всего никогда не было, ибо нельзя же признать их стереоскопическую многократную повторяемость на протяжении нескольких тысячелетий, среди разных народов и континентов? Но, в любом случае факт сходства, случайного или “демонически”-преднамеренного – убийственен для церковного догмата, претендующего на единственность и уникальность. Однако, факт если не тождества, то сходства налицо, его можно замалчивать, игнорировать, но отрицать невозможно. Это привело к появлению, видимо, самого, как ни странно, кощунственного подхода в лоне церкви к христианскому Священному Писанию. Его автором стал один из отцов церкви, – св. Ириней Лионский, – создатель церковной догматики и, как полагают, редактор Евангелий, признанных впоследствии каноническими. По мысли св.Иринея Лионского, Церковь могла бы проповедовать вообще без Писания; но Писание необходимо для опровержения еретиков. С Иринеем до сих пор полностью согласна церковь: по мнению отцов значение Иисуса не в Учении, а в факте его прихода. С таким же успехом можно утверждать, что человек пошел в конец темного коридора не свет зажигать, а нажимать на выключатель. С формальной точки зрения это одно и то же, но, тем не менее, первое несравненно духовнее. Иными словами, если верить Иринею, то впору пожалеть о существовании Нагорной проповеди, притч о субботе, о самаритянке, виноградаре и т.д. Но, тем не менее, Ириней по-своему прав: не будь Писания как документального свидетельства, критикам церкви никогда бы не удалось изобличить христианство в если не очевидном плагиате, то в подозрительном сходстве его с доктринами и легендами третируемых церковью “язычников”.

Современные богословы, особенно на Западе, свыкшиеся с фактом шарообразности планеты, с фактом весьма скромного места нашей планеты в беспредельности космоса, отчасти смирившиеся с невозможностью творения Мироздания в шесть дней и с существованием Земли, как и Вселенной, задолго до библейского срока Творения, – в отношение защиты Христа и Церкви вынуждены были прийти к последнему аргументу, чисто теологического характера. Так, теолог У.С.Ласор, размышляющий как быть в связи с кумранскими открытиями, заявил, что «христиане часто совершают ошибку, проводя линии своей обороны там, где их труднее всего удержать». На вопрос, где же в таком случае должна пролегать современная линия защиты догматического христианства в свете обнаружения кумранского «Нового Завета» и «Учителя Праведности», Ласор ответил:

“Многократно обсуждавшуюся «исключительность» Христа не следует связывать ни с его учением, ни даже с его страданиями и смертью. Были и другие учители, были и другие мученики. Суть же исключительности Библия (здесь – Новый Завет, – А.В.) связывает не с этим. Библия выделяет воплощение (курсив А.В.) как единственное важное обстоятельство. И дело здесь не только в том, что Христос сказал, что Он – Бог во плоти, или люди говорили, что Хри­стос был воплощенным Богом; дело именно в том, что исключи­тельность заключена в факте: Иисус Христос был Богом во плоти... Мы не потому считаем этот факт истинным, что так говорит Новый Завет; мы верим, что Новый Завет говорит так потому, что факт этот истинный. Это подтверждено Святым Духом. Именно потому, что воплощение было фактом, Святой Дух это засвидетельствовал, а апостолы записали в новозаветных сочинениях”.

В этом пространном рассуждении можно легко заметить, что Ласор, начав с тезиса о Христе, закончил все тем же, от чего пытался уйти – канонизированным текстом Евангелий и Посланий апостолов, а вместе с ними и всем громоздким учением христианской Церкви, или точнее сотен церквей, бесконечно ссорящихся и спорящих между собой по поводу собственных версий догмата.

Мы не будем обсуждать богодухновенность Евангелий. В любом случае, теологи и богословы совершенно правы, когда предлагают глубже вдуматься в высочайшие истины и откровения, содержащиеся в Евангелии. Эти жемчужины мудрости явно не сводимы до банального «опиума для народа». Но, с другой стороны, многие теологи согласились давно, что богодухновенность Писаний, – это одно, а конкретная запись конкретного текста, и особенно его многократное переписывание – это совсем другое. А если же говорить о переводе с еврейского языка (признающегося в церкви священным, то есть сакральным языком) на греческий – то есть язык «иноверцев», да к тому же с потерей духа иносказания, неизбежно искажаемого переводом, то утверждать о богодухновенности буквы канонических Евангелий – совсем сложно.

Но даже если преодолеть и эту проблему, то остается самая коварная, которая и породила бесконечные споры, это – толкование Писания. Ибо, основываясь на новозаветных текстах, разные толкователи сформировали по меньшей мере две крайние точки зрения.

Одна из них утверждает, что Писание повествует о бестелесном Христе, то есть о Вселенском Логосе и Свете, озаряющем и наполняющем всё мироздание. Но наряду с Ним и Его вечностью, в некое время, на территории Палестины существовал и пророк Иисус, чистотой и праведностью своей жизни заслуживший приобщения, может быть даже слияния – с Духом Христа.

Вторая точка зрения, напротив, гласит, что Писание говорит исключительно об одном целокупном Иисусе Христе, в Котором совершенно слились в нечто недоступное человеческому разумению как человек, так и Вселенский Бог.

Из этих двух полярных точек зрения, имеющих между собою в действительности бесконечное количество вариаций, следует и различное понимание всего, что было связано с Богочеловеком, как и различие понимания устройства мироздания как такового.

Например, приверженцы первой точки зрения (об отличии Вселенского Христа от человека-Иисуса), с одной стороны, под небесной Софией или непорочной Девой, понимали женственное Начало Мироздания (т.е. Космос), через которое в Мир проявляется Вселенский Сын-Христос, а, с другой стороны, в матери Иисуса, Марии, видели только прекрасную и чистую, но, тем не менее, земную женщину.

Сторонники второй точки зрения никакого женского Начала в Природе не признавали, считая Космос демоническим проявлением или же царством Сатаны, а в палестинской женщине Марии видели Богоматерь, то есть родившую самого БОГА.

Названные различия в понимании одних и тех же текстов, должны приводить к закономерной мысли о том, что Священное Писание хотя бы уже по своему предназначению быть религиозной литературой, вряд ли могут являться историческим свидетельством палестинской драмы во всех (!) деталях описанных событий. Евангелия передают прежде всего дух повествуемого, и в этом смысле они являются иносказанием духовного, но не протоколом телесного бытия. Именно так воспринимаются все известные древние сказания Востока, и нет никаких особых оснований, чтобы христианские Евангелия, столь похожие на эти древние предания, воспринимались иначе. На тот же Апокалипсис (Откровение Иоанна Богослова) самими теологами написано бесконечное количество толкований, как, впрочем, и на Евангелия. Вряд ли кто-то после этого станет утверждать, что Евангелия имели только буквальное значение. Но как определить в них исторические факты, и как обнаружить иносказание?

Как нам представляется, подлинное историческое событие, имевшее место в Иудее, было положено на общепринятую в мифах других народов канву событий, а именно: ангельское благовествование, непорочное зачатие Девой, скрывание матери от сил зла, роды в пещере 25 декабря, «избиение младенцев» и т.д. Если бы цель Священного Писания была только запечатлеть подлинное историческое событие, то совершенно очевидно, что для этой не столь сложной задачи, тем более во избежание спорных толкований, были бы избраны иные средства и формы, позволяющие даже при сходстве содержания все же не путать миф с историей, а тем более «факт Боговоплощения» с общеизвестными в то время мифами язычников. До нас из древности дошло достаточное количество папирусов и глиняных табличек, определение в которых рода содержащихся в них сведений не вызывает трудностей даже у неспециалистов (дипломатическая переписка, религиозные тексты и т.п.).  Так, Герман Ольденберг писал:

«­Еще задолго до того, как начали описывать жизнь Иисуса Христа наподобие наших Евангелий, в молодых общинах уже были распро­странены сборники Его речей и изречений. В них к повествователь­ному элементу прибегали лишь в той степени, поскольку это было необхо­димо для указания повода и внешних обстоятельств, при которых бы­ли произнесены отдельные речи. Этот сборник речей Иисуса не предъявлял решительно никаких претензий на какой-нибудь истори­ческий прагматизм или хронологическую достоверность.

Подобным же характером отличаются и воспоминания Ксенофонта о Сократе. Образ действий Сократа раскрывается при помощи очень подробного изложения отдельных его разговоров. Жизнь Сократа ос­талась не рассказанной нам ни Ксенофонтом, ни кем другим из его древних последователей. Да и что могло побудить их обратиться к по­добной теме? Личность Сократа была замечательна для его учеников лишь по словам мудрости, а не по внешним своим фактам, которыми она была так бедна».

Другими словами, какое бы сверхвеликое историческое событие не отражало христианское Священное Писание, его форма, и, как мы установили, в основных чертах и содержание, – обнаруживают тождественность Писаниям прочих народов.

Здесь, ради справедливости, необходимо отметить, что поскольку и прочие религии, культы и традиции в существенных чертах оказались схожими между собой, то приходится допустить, что только какая-то одна из них была первоисточником (т.е. по времени первой), а остальные стали лишь подражателями или преемниками. Если ученые доказали явные заимствования Библии (Ветхого Завета) из шумеро-месопотамской, а также из ассирийской и индусской мифологии, то первоисточник (или первоисточники) мифа необходимо искать во временах, которые науке сегодня, к сожалению, пока что недоступны. Можно даже поставить вопрос иначе: а существовал ли вообще когда-либо исторический прообраз, который несут схожие мифы народов мира, или же это в большей мере – аллегория, сообщающая на языке общепонятных образов некие вечные истины об основах мироздания? Во всяком случае, черты солярного (солнечного), лунного и звездного (Зодиакального) повествования легко обнаруживаются в большинстве известных мифов, когда герой рождается во время зимнего солнцестояния (минимум Солнца), т.е. в начале солнечного пребывания дня. Его смерть и нисхождение в Ад происходит в августе (при Зодиакальном Льве, времени смертельного на Востоке зноя) или при осеннем равноденствии, а его воскресение происходит весной в день весеннего равноденствия, когда природа находится в максимальной силе своей активности. Его мать оказывается Луной, а отец – Солнцем. В свою очередь Луна мистически олицетворяет всекосмическое женское начало в Природе и Материю (Первоматерию) как таковую, а Солнце – мужское начало, Дух, оплодотворяющий непроявленную Первоматерию, в результате чего рождается Сын, Логос (Слово). Данный Сын (Логос) – есть Свет, который является первым вестником проявленного мира, «супругом своей Матери», ибо Им дается пробуждение после Пралайи (сна) проявленному миру, Природе, которая есть его Мать. Таким образом, Сын имеет одновременно двойную природу – духовную и материальную, или согласно аллегории, Он – «Бого-человек», то есть рожден от Духа и от плоти.

Туринская плащаница

Чудесное рождение от Девы-Матери Сына-Солнца – распространенный в древнем мире миф, который с успехом прилагался ко всем почитаемым в народах Героям, понимались ли они как воплощение Богов (Вишну, Атон, Геракл, Адонай), как Пророки (Заратуштра), или же как великие люди и мудрецы, достигшие Просветления (Будда, Пифагор, Платон, Аполлоний Тианский). То же самое можно сказать и о смерти Героя. Копирование евангельского сказания о рождении Иисуса с языческих преданий выполнено его авторами с большой аккуратностью, за которой можно усмотреть либо ясное осознание всего сложного символизма, заключенного в мифе, либо боязнь что-либо упустить или прибавить из непонятных языческих мистерий во избежании святотатства, что лишь опять же демонстрирует приверженность евангелического источника к одной и той же мифологической и мистериальной аллегории. Можно, конечно, допустить еще и случайное совпадение позднего исторического факта христианского боговоплощения с древними легендами во всех повторенных деталях, но математически вероятность такого события стремится к нулю, а с теологической точки зрения, с точки зрения богодухновенности Писания, подобное просто немыслимо.

Мы не покушаемся на мораль Евангелий и на метафизические истины, выраженные, в частности, Евангелием от Иоанна, которые вневременны и, если угодно, священны. Речь идет лишь о фоновых или знаковых подробностях жизнеописания Христа, которые церковь принимает в качестве исторического факта (в том числе с известными «чудесами»), тогда как мистики в них усматривают признаки, например, астросимволизма. В этом смысле можно вполне согласиться с отцами церкви, что святость и величие Христа основываются вовсе не на текстах Евангелий, а на вере, предании и опыте верующих. Иначе говоря, что богодухновенность Священного Писания скорее в духе, а не в букве текста, ибо не может же «богоданный» текст иметь столь громадное число ошибок в датировке прошедших событий или в описаниях местности, где эти события совершались, что было установлено и доказано дотошными исследователями.

Другими словами, Евангелия с мифологическими историями об «Ироде», «избиении младенцев» и пр., как две капли воды похожими на аналогичные рассказы о Кришне (или даже о Пифагоре и Аполлонии Тианском), не являются историческими свидетельствами описываемых в них событий по меньшей мере в части их мифологической датировки. Астрологическая обусловленность евангельских событий, принятая и в иных мифологиях, слишком очевидна и показывает на более ранние времена для евангельской драмы.

Вместе с тем, нужно отметить, что разительное сходство Героев легенд и Священных Писаний вовсе не исключает возможности существования того или иного подлинного персонажа истории. Считать ли его Богом, полу-Богом, или просто великим человеком – это другой вопрос, но сам по себе миф, наложенный на подлинное жизнеописание Героя предания, вовсе не препятствует установлению историчности прототипа Героя. Например, сколь бы ни был образ Будды легенд похож на образ Орфея или Кришны, но историчность самого Гаутамы Будды в науке сегодня общепризнанна. С другой стороны, нет никаких оснований предполагать, что у различных народов эволюция образа Учителя, будь ли это Будда или Христос, в сказаниях и Писаниях должна быть принципиально различной. Даже если вместе с богословами считать явление Христа в Палестине беспрецедентным для истории Вселенной, вряд ли беспрецедентной можно считать психологию последователей Иисуса, тем более, что она, благодаря проповеднической деятельности апостолов, явила собою сплав сознания громадного числа народов. Можно сказать даже более. Если церковные сановники в прошлые времена совершили самые вопиющие преступления против человечности и веры, то почему нельзя допустить, что и Священное Предание и Священное Писание было ими подвергнуто не менее беспощадной экзекуции?

Иногда ошибочно считается, что наука отказывает в историчности Иисусу Христу. Однако, на поверку, наука скорее отказывает евангельскому образу чудотворца-Иисуса, его статусу Вселенского Бога, рожденного земной женщиной, но не Иисусу-пророку. Если наука сегодня признает, например, реальность Будды, при наличии совершенно неправдоподобных о нем легенд, то можно ли одновременно отказывать в историчности Иисусу только на том основании, что церковь не желает поступиться ни одним новозаветным словом и ни одним церковным догматом в пользу небуквального понимания сказанного о Христе? В случае с образом Христа мы можем предположить тот же самый путь в среде верующих, который был пройден относительно образов Заратуштры, Орфея, Кришны и Будды. ­­­­­­

Таким образом, обнаружение в Евангелии сюжетов общеизвестных на Востоке мифов еще не является основанием для ученых усматривать в фигуре Иисуса только лишь плод фантазии священников или же образ, списанный с другого популярного мифологического героя.

О том, кем на самом деле был не мистический или мифический, а исторический Иисус Христос, нам и предстоит выяснить вместе с читателем.

2. Е.П.Блаватская об историческом Иисусе

Лик Христа: реконструкция с Туринской плащаницы

Мы не верим ни в какую магию, которая превзошла бы кругозор и способности человеческого ума, ни в «чудо», божественное или дьявольское, если оно подразумевает нарушение законов природы, вечно существующих. Тем не менее, мы принимаем… что человеческое сердце еще не выразило себя полностью и что мы никогда еще не постигали и даже не понимали степени его сил.

Е.П.Блаватская

Ниже приводятся аргументы Блаватской в защиту историчности Иисуса Христа, опирающиеся на талмудические источники. Иные аргументы читатель сможет найти у Блаватской в её главных трудах. Отметим, что по заявлению самой Блаватской, она около сорока лет обучалась у посвященных каббалистов (а также в Индии и в Латинской Америке у адетов соответствующих учений). В этой связи передаваемые ею сведения можно рассматривать как ценную информацию, идущую из глубины веков от современников составителей Библии и вероятных свидетелей распятия Иисуса, а её дешифровка аллегорий и символов опирается на глубокое, теоретическое и практическое знание мировых традиций.

Отличию исторического Иисуса от Иисуса Евангелия Блаватская посвятила многие страницы своих главных трудов: «Разоблаченная Изида» и «Тайная Доктрина». Она доказывала, что в известных нам текстах канонических Евангелий представлен в основном не исторический, а мистический и мифологический Иисус, который через иносказание Евангелий в главных чертах являет тот сходный образ, который известен по аналогичной мистическо-мифологической биографии похожих героев у прочих народов.

Блаватская категорически отвергала церковную интерпретацию евангельского жизнеописания как исторический документ. Но это вовсе не означало ни отрицания ею Евангелий, ни историчности Иисуса Христа. Тексты Евангелий, в каком бы они виде до нас не дошли, несли, согласно Блаватской, ту же самую сакральную истину, которая обнаруживается в индийских, египетских, шумерских, вавилонских, кельтских, греческих и пр. легендах и мифах. Подобным заявлением Блаватская ничего принципиально нового не сообщала, – об этом много писали как до неё, так и после. Заслуга Блаватской заключалась в систематизации знаний, ставших достоянием современного ей религиоведения и предоставление некоторых ключей, благодаря которым смысл мировых мифов на уровне начальной стадии тайнознания (оккультизма, эзотеризма) оказался доступным исследователям.

Непосредственно об историческом Иисусе Блаватская написала совсем мало. В этом можно видеть две причины. Во-первых, исторические свидетельства в отношении существования Иисуса во времена Блаватской практически отсутствовали. Сегодня можно встретить в церковно-апологетической литературе до трехсот “доказательств” историчности Христа. Но все эти “факты” были легко опровергнуты еще в XIX веке, так что церковь вынуждена была занять в отношении догмата о рождении Спасителя, совершении им чудес и о его смерти на кресте чисто философскую позицию. Теологи заявили, что данный вопрос не является предметом науки, а является предметом веры. С этим вполне можно согласиться, поскольку, действительно, отсутствие так называемых «объективных» доказательств само по себе еще не может служить основанием для отрицания любой реальности. В доказательном естествознании, мягко говоря, далеко не всегда хорошо понимаются те законы и связи, которые выявлены им экспериментальным путем и которые затем просто слепо используются в практической деятельности без ясного осознавания их внутренней природы. К примеру, космонавтика уже сорок лет осваивает космос, при этом совершенно не зная природы так называемой «силы гравитации».

Для громадного числа верующих наличие сверхчеловеческого, сверхдуховного не является голым суеверием, а реально ощущается, то есть осознается как существующее событие. Но, вместе с тем, для социального оправдания основ веры общепринятые виды доказательства по-прежнему носят приоритетный характер, что, в частности, подтверждает энтузиазм и жар теологов, с которым они встречают любые сообщения о нахождении какого-либо исторического свидетельства в пользу существования Иисуса Христа. Таким образом, при отсутствии прямых исторических свидетельств любое выступление против общепризнанной версии о Христе (а до открытий Кумрана, во времена Блаватской и не было таких свидетельств) могло бы быть расценено как безнравственная попытка подорвать веру миллионов и сотен миллионов в Бога. Такое открытие без доказательств было бы воспринято не иначе, как духовный вандализм, бросающий тысячелетние духовные накопления человечества в жертву каких-то сомнительных гипотез. Но Блаватская как раз делала все от неё зависящее, чтобы христианскую веру, вопреки давлению материализма, сохранить. Второй том «Разоблаченной Изиды» начинается словами:

“Если бы было возможно, мы не давали бы этот труд в руки многих христиан, которым чтение его не принесет пользы и не для которых он был написан. Мы имеем в виду тех, кто искренне и чистосердечно верят в свои церкви, и тех, чья безгрешная жизнь отражает блестящий пример Пророка из Назарета, чьими устами дух истины громко говорил человечеству… Являясь анализом религиозных верований вообще, этот том в особенности направлен против богословского христианства, главного противника свободной мысли. Он не содержит ни одного слова против чистых учений Иисуса, но нещадно разоблачает их вырождение в пагубно вредные церковные системы, которые разрушают веру человека в свое бессмертие, в своего Бога и подрывают всякую нравственную свободу”. 

Аргументы Блаватской, которые обосновывают утверждение о том, что Иисус Христос как исторический персонаж существовал задолго до описанных в Евангелиях событий, можно найти в одной из её статей, опубликованной в Теософском журнале в 1883 г. Здесь в краткой журнальной форме, на примере свидетельств двух самых авторитетных и известных деятелей пред- и постхристианского времени, воспитанных в иудейской вере, фактически современников евангельского Христа (речь идет о Филоне Александрийском и Иосифе Флавии), дается ответ одному из читателей (назвавшемуся «Нуль»). Блаватская пишет:

«А если, паче чаяния, “Нуль” будет настаивать на защите своего евангелического Христа от тех, кто считает его мифом, основанным на историческом Иешу из Лидды, тогда мне придется попросить его объяснить нам следующее:

1) Как могло случиться, что Филон Александрий­ский, самый точный и самый образованный из ис­ториков-современников евангелического Иисуса; человек, родившийся на 10 лет раньше и умерший на 15 лет позже его; человек, который несколько раз в течение своей долгой жизни приезжал в Иерусалим из Александрии, где он жил, и который, вероятно, посещал Иерусалим по прошествии всего лишь нескольких лет после мнимого (т.е. описанного в Евангелиях, – А.В.) распятия; короче гово­ря, автор, который, описывая различные религиоз­ные секты, общества и объединения Палестины, прилагал все усилия, чтобы ничего не пропустить, даже из числа едва достойных упоминания – как, спрашиваю я, могло случиться, что Филон Александрийский никогда ничего не слышал об Иисусе, распятии или любом другом событии, причисленном к так называемым фактам христианской теологии?

2) Почему 16 знаменитых строчек Иосифа Фла­вия (37 – 100 гг. н.э.) о Христе, строчек, появившихся подобно латке на новой одежде и лишенных всякой связи с пред­шествующим и последующим содержанием текста, почему эти строки отвергаются большинством самих же христианских теологов? Они приписывают эту явную подделку Евсевию Памфилу (Кесарийскому), епископу Кесарийскому, этому “властителю лицемерных отцов церкви” и “бесчестных писателей”, как его называ­ли Барон Бунсен, Нибур, д-р Ларднер и некоторые другие.

 Но если все эти авторы ошибаются и упомя­нутые строки не являются вставкой, как они пола­гают, почему тогда сам Пейли, автор, страстно желавший признания своего “Взгляда на доказательст­ва христианства”, вынужден был, к своему сожале­нию, признать, что “свидетельство” (Иосифа) очень трудно считать удовлетворительным. Тем более, что Иосиф (Флавий) – после того как фальсификатор (сделавший вышеназванную вставку, – А.В.), в конеч­ном итоге, заставил его признать в Иисусе “мессию евреев” и выказать ему такое почтение, что он едва ли осмеливался называть его человеком, – умер в возрасте 80 лет упрямым ортодоксальным евреем, презрительно замалчивая, если не полностью игнорируя, появление и распятие мессии (т.е. Того, Кого столько веков горячо ожидал весь народ Израиля, – А.В.) и все, связан­ное с ним!

3) Как “Нуль” объяснит факт полного умолчания и явного игнорирования Иисуса (евангельского, – А.В.) и его распятия в “Мишне”? “Мишна”, составленная Хиллелом в 40 г. до н.э., изданная и дополненная (примерно до начала 3-го столетия нашей эры) в Тиверии, где были совершены все деяния библейских апостолов и чудеса Христа; “Мишна”, которая содержит полный перечень всех еретиков и восстаний против автори­тета еврейского Синедриона с 40 г. до н.э. и при­мерно до 237 г. н.э.; короче говоря, летопись дея­ний Синагоги и истории фарисеев, тех самых, ко­торых обвиняют в смерти Иисуса, – как случилось, что ни один из известных раввинов, авторов “Мишны”, похоже, никогда не слышал об Иисусе (евангельском, – А.В.) или не замолвил ни единого слова в защиту своей секты, обвиненной в богоубийстве, и фактически хранил абсолютное молчание относительно этого великого события? Странные пропуски “всемирно признанных фактов”!…

Совершенно верно, – соглашается Блаватская с выпадом своего оппонента, – “Основное кредо теософов – нет ничего невозможного”; но только до тех пределов, пока это не вступает в противоречие со здравым смыслом и не претендует на нечто сверхъестественное, в теологическом смысле этого слова. В против­ном случае, если мы поверим в способности Иешуа (Иисуса) влиять на движение солнца, в увеселительную прогулку Ионы-пророка в желудке кита или возвращение к жизни полуразложившегося тела Лазаря, то я не вижу причины, почему бы нам, в таком случае, не провозгласить свою непоколебимую веру в Ханумана, обезьяну-бога (и предводителя войска, помогавшего Раме в войне против демонов, – А.В.), и его стратегический талант; в Архата (Кришну, – А.В.), заставившего гору Меру вращаться на кон­чике своего пальца; или в реальное внутриутробное развитие и последующее рождение Гаутамы Будды в образе белого слона. Мы, по крайней мере теософы, которые не “подвергают сомнению наш девиз”, бе­рем на себя смелость провести разграничительную линию в том месте, где психофизические феномены превращаются в чудовищные несуразности – чуде­са, которые мы в избытке находим в Библии».

Но отрицание соответствия евангельского Христа историческому Иисусу Христу никогда не превращалось Блаватской в снижение, и тем более, в низвержение евангельского образа как идеала (!), с которым миллионы верующих связывали самое светлое и самое лучшее. Она лишь категорически возражала против притязаний иерархов церкви на истину в тех вопросах, в которых они были некомпетентны, а тем более на сомнительное их посредничество перед вратами вечности. Отвечая другому читателю журнала, Блаватская спустя четыре года (в 1887 г.) после вышеприведенной статьи писала:

«Жил ли на самом деле Иисус из Нового Завета, существовал ли он как исторический персонаж или же был малопримеча­тельной фигурой, вокруг которой оказались собра­ными библейские аллегории, Иисус из Назарета, описанный Матфеем и Иоанном (Евангелия от Матфея и от Иоанна, – А.В.), остается идеалом, к которому должен стремиться каждый будущий мудрец и западный кандидат-теософ. То, что он дей­ствительно был Сыном Божьим, так же несомненно, как и то, что он был не единственным, а также не первым и не последним “Сыном Божьим” в цепи “Божьих Сынов” или детей Божественной Мудро­сти на этой земле».

Здесь можно заметить, что Блаватская говорит об Иисусе, но ничего не говорит о Христе, или о том, что было аллегорически описано как «голубь, спустившийся на Иисуса с небес».

В истории религий мира только христианство отличилось небывалыми битвами за понимание главного символа своей религии – образа Иисуса Христа. Ни одна религия не знает столько сожженых и замученных своими же единоверцами “еретиков”. Совершенно очевидно, что бесконечные споры в понимании природы Иисуса Христа не могли возникнуть на пустом месте и должны были иметь какие-то исторические причины. Если не списывать все беды людей на происки «падшего ангела», то справедливо будет предположить, что причины яростных споров заключались в том числе и в тех сведениях, или в преданиях, которые сохранились среди христиан о подлинной жизни Иисуса.

О первоисточниках

А.Иванов "Явление Христа народу"

Когда исследователь обращается к теме исторического Иисуса, то его прежде всего интересует вопрос о первоисточниках. Известно, что до сих пор не обнаружено ни одного текста, написанного древним историком-современником, который бы поведал о жизни родоначальника христианства. Все сообщения о жизни Иисуса, дошедшие, как предполагается, от непосредственных очевидцев, или слушателей этих очевидцев, носят религиозный или сектантский характер. Как правильно отметил А.Донини, «история передачи текстов – это всегда история людей, которые его вырабатывали. Особенно верно это в отношении передачи собрания народных преданий о жизни, муках и смерти Иисуса, выработанных поколениями христиан первых веков». Здесь необходимо отметить разный подход в науке и в теологии к проблеме первоисточников. Для наиболее догматически мыслящей части церкви все сказанное в Священном Писании имеет буквальное содержание и истинно. Порукой тому является сонм святых. Хотя, как мы уже заметили, большинство святых христианства, по праву заслужившие данное звание, лично сами не занимались ни источниковедением, ни историческими изысканиями, а святыми стали на поприще духовного делания и духовного пастырства. В отличие от апологетов Священного Писания, ученые, какой бы веры они ни придерживались, в своих исследованиях руководствуются критерием истины, а не веры в чьи-либо догматы. Поэтому ученые не могут, например, каноническое Евангелие полагать более достоверным, чем его побратим из гностической библиотеки. С другой стороны, при том, что известна пристрастность многих отцов церкви во всему, что касалось судьбы их организации, особенно, когда решался вопрос «жизни и смерти», быть ли их церкви государственной, поддерживаемой императорами, или не быть, само по себе данное обстоятельство автоматически еще не означает заведомой лживости всех исправленных Писаний.

 Но объявляя главным критерием для науки – истину, мы должны, безусловно, помнить об относительном характере любой истины. Даже в церковном учении существует идея, что устное Предание и Писание сообщило Божественную Истину апостолам, но её осознание раскрывалось не сразу и углублялось в течении всех последующих веков.

В нашем исследовании мы неоднократно обращаемся к новозаветным текстам, принятым церковью. Но делаем мы это вовсе не потому, что они канонизированы, а потому, что, во-первых, они более известны и доступны читателю, а, во-вторых, потому, что мы убеждены в верности и истинности многих имеющихся в них положений. Но тогда, когда обнаруживаемые в новозаветных текстах идеи явно приходят в противоречие с другими идеями, содержащимися «на соседних страницах», но, прежде всего, приходят в вопиющее противоречие со всей восточной философией, а, с другой стороны, демонстрируют с наивной простотой неприкрытую апологетику церкви, отцов, сражавшихся в то время за место под солнцем, – в таких случаях мы говорим об очевидной правке и вставке положений, чуждых христианскому духу Евангелия.

Необходимо отметить, что за рамки научной методологии исследования датировки рождения Иисуса выходит обсуждение таких псевдо-свидетельств, как существование подлинного Понтия Пилата, описание внешности Иисуса Лентулом, обнаружение молитвы «Отче наш» на арамейском языке и многие иные факты, историчность которых вполне очевидна. Но разве из этих свидетельств следует, что Иисус жил в I в. н.э.? Никто не сомневается, что существовал Ирод, Иродиада, Тивериадское море, Иерусалим, Солнце, римляне и т.д. и т.п., называющиеся в Евангелии. Но разве все это, использованное в заведомо не исторических, а мистических и аллегорических целях, само по себе служит доказательством существования конкретно в это время Иисуса? Особенно после обнаружения намного более историчных по содержанию кумранских свитков?

***

Ессеи. Кумраниты

  Обращаясь к высказываниям Блаватской об историческом Иисусе, необходимо заметить, что они тем более интересны, что произнесены почти за столетие до кумранского открытия. В них мы с удивлением обнаруживаем все характерные черты кумранских общинников и их Учителя Праведности.

Так, Блаватская писала об эбионитах, как о первых последователях Иисуса Христа: «Эбиониты, (евр.) буквально, “бедные” (самоназвание кумранитов, – А.В.); самая ранняя секта еврейских христиан, другой такой были назореи. Они существовали уже тогда, когда слово “христианин” еще не было известно. У эбионитов было много повествований об Иассу (Иисусе), адепте-аскете, вокруг которого создавалась легенда Христа. Так как существование этих нищих аскетов можно проследить по крайней мере на век раньше хронологического христианства, то это является дополнительным доказательством того, что Иассу или Иешу жил во времена царствования Александра Янная в Лиде (или Лоде), где он был предан смерти, как утверждается в “Сефер Тольдот Иешу”».

Еще ранее, в 1877 г., Блаватская написала, что, поскольку самое авторитетное доказательство существования евангельского Христа церковью оказывается неубедительным (и легко опровергаемым критически настроенными учеными), то она предлагает «решение проблемы найти в свидетельствах евреев и даже Иринея (Лионского)». Блаватская написала, что раввины «утверждают, что этот Иешу (или Иешуа) был сыном женщины по имени Стада (по прозвищу Мириам) и Пантеры, римского солдата; что он жил с 120 до 70 года до н.э. и был учеником раввина Иегошуа бен-Перахия, своего двоюродного деда, с которым он во время преследования евреев Александром Яннаем… убежал в Александрию, где был посвящен в египетские мистерии, или магию и по возвращению в Палестину, будучи обвиненным в ереси и колдовстве, был допрошен, приговорен к смерти и повешен на древе позора [1] в окрестностях города Луд (Лод, – А.В.), или Лида… Епифаний в своей книге против ересей (IV в.) приводит следующую родословную Иисуса: (см. файл)

С Блаватской полностью соглашается Дж.Массей, известный египтолог. В своих лекциях, впервые опубликованных в частном издании в 1900 г., он пишет, что «Личное существование Иисуса как Иешуа Бен-Пандира может быть установлено без сомнения». Не соглашаясь с датировкой рождения Иисуса в 102 г. до н.э. предлагаемой некоторыми авторами, Массей далее говорит, что «… Бен-Перахиа (дед Иисуса, – А.В.) начал учительствовать как раввин в 154 г. до н.э. Мы можем поэтому предполагать, что он не был рожден позже чем 180-170 г. до н.э. и что его поездка с его учеником (Иисусом) в Египет не могла состояться позднее, чем 100 г. до н.э. Поскольку это обусловлено тем, что он укрывался там из-за гонений на раввинов, есть основания считать, что это имеет отношение к гражданской войне, в которой фарисеи восстали против царя Александра Янная, и, следовательно, это было приблизительно в 105 г. до н.э. Если мы принимаем возраст его ученика, Иешуа, в пятнадцать лет, то это даст нам приблизительную дату, принятую без особых трудностей, которая показывает, что Иешуа, вероятно, был рожден в 120 г. до н.э. Но двадцать лет – вопрос здесь непринципиальный. Согласно Вавилонской Гемаре к Мишне, трактат “Саббат”, этот Иешуа, сын Пандиры и Стада, был забит камнями (stoned) как чародей в городе Луд, или Лидде, и затем был умерщвлен мучительной казнью через повешение на дереве в канун Пасхи… Год его смерти, однако, не поддается точному исчислению; но есть основания предполагать, что это не могло произойти ни намного ранее, ни позднее, чем 70 г. до н.э., потому что этот иудейский царь Яннай правил со 106 до 79 г. до н.э. Продолжательницей его преуспевающего правления стала вдова Саломея, которая имела греческое имя Александра, и которая правила в течение приблизительно девяти лет. Теперь традиция, особенно главы “Тольдот Иешу”, связывает её с царицей Янная, матерью Гиркана (II), и поэтому она должна быть признана как Саломея…

Когда истинная родословная бен-Пандира (Иисуса) восстановлена, становится ясно, что он был единственным историческим Иисусом, который был повешен на дереве евреями, который не был замучен римским способом (был привязан, а не прибит гвоздями. – А.В.)».

Естественно, что утверждения Блаватской о жизни Иисуса за сто лет до общепризнанной даты, о распятии Иисуса не близ Иерусалима, а в Лидде были приняты в штыки и учеными, и церковью, и синагогой, и политиками. Парижский журнал теософов «Le Lotus» приводит ответ Блаватской на высказывание некоторых ученых, отказавшихся признать иную канву событий с историческим Иисусом, сославшись на ложность сведений Талмуда: «После того как до сведения мадам Блаватской было до­ведено, что некоторые ученые считают эту версию ошибоч­ной, Мадам заявила следующее: “А я говорю, что эти ученые либо врут, либо несут чушь. Наши Учителя подтверждают подлинность этого сообщения. Если история Иегошуа или Иисуса Бен Пандиры – вранье, то получается, что и весь Тал­муд, весь еврейский канон это тоже ложь. Он (Иисус) был учеником Иегошуа Бен Перахии, 5-го Председателя Синедриона… Скомпрометированный в ходе Фарисейского восстания против Ианнея (Янная) в 105 г. до н.э., он бежал в Египет, увозя юного Иисуса. Эта история намно­го правдоподобнее, нежели сюжет Нового Завета, не имею­щий исторических подтверждений”».

Таким образом, Блаватская утверждала, что исторический Иисус родился в 120 г. до н.э., был казнен в 70 г. до н.э. и что большая часть его жизни пришлась на время правления в Иудее царя Александра Янная. Но именно в это же время, как мы уже показывали выше, жил кумранский Учитель Праведности. Об этом, в частности, свидетельствует «Дамасский документ», согласно которому, как мы показали выше, приход в Кумранскую общину Учителя Праведности состоялся в 80 г. до н.э., то есть за десять лет до его казни. Если принять дату рождения Иисуса, указанную Блаватской – 120 г. до н.э., то ко времени прихода Иисуса в Общину ему должно было исполниться 40 лет, что вполне совпадает с заявлением Иринея Лионского, что Иоанн «сам сообщил», а «все старейшины подтвердили», что «Иисус проповедовал с 40- до 50-летнего возраста» (Irenaeus Adv. Haer, кн. II., гл.XXII, 5). Данную информацию Ириней мог почерпнуть, в частности, из «Кодекса назореев», обнаруженного Данлэпом у Иринея по цитатам из этой книги и частым ссылкам на неё. В «Кодексе» секты говорится: «Иоанн… крестил уже в течение сорока двух лет, когда Иисус… пришел на Иордан, чтобы быть крещенным крещением Иоанна…». Однако, согласно Евангелию, Иисус был моложе Иоанна всего на шесть месяцев. Возможно, «Кодекс» называет не время, в течение которого «крестил Иоанн», а его возраст – 42 года. Если принимать, что Иисус родился в 120 г. до н.э. и был ровесником Крестителю, то «Кодекс» описывает крещение Иисуса в 78 гг. до н.э. В любом случае, получается, что Иисус был гораздо старше евангельских тридцати лет.

Из теософской литературы, о поддержке и развитии идеи о жизни Иисуса за 100 лет до Р.Х. наиболее известны несколько работ. В 1903 г. вышла книга научного секретаря Блаватской, Мида («Жил ли Иисус за 100 лет до н.э.»), который работал с Блаватской около пяти лет и исследовал, в частности, христианство. Он писал об этих тайных исследованиях: «Теперь, этот небольшой кружок моих друзей, кто пользуется этим специальным способом (исследования), единодушен в объявлении “Иешу” историческим Иисусом, который жил за столетие до общепризнанной даты». Ценное описание этого исследования давалось Джинараджадасой. О поддержке данной идеи писал теософ Г. де Пурукер (G. de Purucker) в его комментарии в 1934 г. о «Реальной Дате рождения Иисуса», что включено в «Курс изучения оккультной философии». Он писал, что данное утверждение «сделано на основании наших тайных рекордов (записей); но эти тайные рекорды также в значительной степени основаны на астрономическом и подлинно астрологическом знании». Анни Безант, ученица Блаватской, возглавившая «Теософское общество» после смерти Блаватской, популяризировала идею рождения Иисуса за сто лет до Р.Х. в своей книге «Эзотерическое христианство» (высокую оценку этой книге дала Е.И.Рерих).

Джинараджадаса остался верен этой идеи до конца жизни, особенно укрепившись в ней после сообщений о Кумранском открытии. При рассмотрении работы по библейской критике Мартина Дибелиуса, он в «Теософисте» за июнь 1950 г. возражает автору, указывая, что евангельские события имели место намного ранее, чем в общепринятый и отражаемый Дибелиусом период. В следующем номере журнала за июль месяц он возвратился к этой идее, высказав предположение, что свитки Мертвого моря, найденные в 1947, подтверждают то, что ессеи имели Мессию, который был убит за 100 лет до (евангельского) распятия на кресте.

СНОСКИ

[1] Распятие, обычное у римлян, было пыточным приспособлением, неизвестным древним семитам. У римлян оно называлось «Древом позора». Несомненно, ап.Иоанн, говоря о «знаке Бога Живого» имел ввиду не христианский крест – «Древо позора» (обожествленный церковью), но мистический Тау египтян, без которого не изображается на настенных фресках египтян практически ни один бог (Е.П.Б. Раз.Из., т.2, с. 249). Из данного пассажа следует, что распятие исторического Иисуса осуществлялось в соответствии с иудейским Законом через побитие камнями и повешением (распятием) на дереве, –  см. далее цит. из «Мишна Санхедрин», т.VI, с.4; «Талмуд» Вавилона, тот же параграф, 43 а, 67 а). Древнехристианские авторы, иначе, чем поздние теологи представляли себе казнь Спасителя. Например, в гомилии «О Пасхе» св. Мелитон (не позднее 190 г.) ни разу не употребляет в связи с Распятием Иисуса слово «крест», но только «дерево», на котором Иисуса «повесили» (см.: Дунаев А.Г. Введение.// Сб.: Сочинения древних христианских апологетов. Составлен А.Г.Дунаевым. СПб., 1999, с.588), – А.В.

Автор: Александр Владимиров "Кумран и Христос", М., 2015 г. (электронное издание; краткая версия).

© А.В. Владимиров, 2002; 2015

Продолжение следует